Я не очень люблю большие города, хотя бывала в качестве туриста уже в нескольких. Я практически не пишу о своих впечатлениях от них, только читаю - потому что о больших городах написано очень много. Очень, очень много. Об этом – тоже. После Мортона и Акройда прибавить просто нечего, но – совершенно неожиданно – после трех коротких посещений прошлого года у меня написалось… См. ниже.
И еще: странно, но от этих трех поездок у меня практически не осталось фотографий. Обычно я привожу по несколько сотен штук, а здесь с трудом набралась несчастная тройка десятков…
читать дальше…Сквозь окно такси, покончив с долгим паспортным контролем и покинув, наконец, аэропорт с известным всему миру названием, я снова смотрю на беспокойный город, раскинувшийся по берегам широкой мутной реки, пересеченной многочисленными мостами. На город, чьи тротуары вымощены серыми квадратными плитами, а улицы расходятся, как стыки неподдающейся решению головоломки. Эти улицы красивы и безобразны каждая по-своему: офисные центры из стекла и гранита уверенно расталкивают своими зеркальными поверхностями строгие здания георгианской эпохи, панельные многоэтажки прошлого столетия вклинились в традиционную викторианскую застройку, средневековые церкви застенчиво жмутся рядом с модерновыми отелями и торговыми центрами. Сквозь никогда не смолкающий шум движения – такой же непрерывный и неотступный, как ток крови в живом теле – иногда ударами возбужденного сердца прорывается далекий колокольный звон.
Если бы меня спросили о моем самом сильном желании, связанном с этим городом, то я бы сказала, что хочу найти слова, чтобы облечь в них свои впечатления. Но этот город слишком велик во всех смыслах, и слишком часто в отношении него хочется использовать определение «самый». Он беспредельно внимателен – и почти безжалостен к пребывающим в нем. В нем сразу чувствуешь себя, как дома – и никогда не перестаешь находиться в напряжении всех чувств. В нем получаешь незабываемые окрыляющие впечатления – и растрачиваешь все силы души и тела. Устаешь от него до полусмерти – и скучаешь до слез, даже не успев пройти регистрации своего обратного рейса… Он разрушает многие иллюзии о себе самом и создает на их месте новые – до новой встречи.
Как и все мегаполисы мира, этот город способен контролировать темп человеческой жизни по своему усмотрению: он по прихоти запирает людей в пробках на улицах и в туннелях переполненного метро. Как колоду карт, тасует вечные толпы на улицах и площадях, шутя заставляет менять рассчитанный маршрут, незаметно заводя в лабиринты незнакомых улиц. Не успеваешь оглянуться, как оказываешься где-то в стороне от тщательно продуманного пути, ощущая ломоту в ногах, которая только усиливается при мысли о том, как далеко теперь добираться до тихой гавани гостиничного номера. Длинные переходы местной подземки-«трубы» заканчиваются на гулких платформах. Двери чистеньких – без единого граффити – современных поездов аккуратно и почти беззвучно захлопываются за спиной. Ноутбуки и планшеты, мобильники или обыкновенные газеты возникают в руках у тех, кто успел устроиться на сидениях. Давки носят на редкость благопристойный характер: на условные и вполне комфортные двадцать сантиметров личного пространства соседа обычно стараются не покушаться.
В здешних кафе и пабах, а также МакДональдсах и Старбаксах обслуживают с достойной удивления быстротой и не без приятной приправы индивидуального внимания. Хочется верить, что это заслуга не только полагающихся обязательных чаевых. Продуктовые магазины приходится разыскивать более целенаправленно, с большим количеством усилий, чем обычно. Это и не удивительно: готовая еда поставляется с мощностью промышленного потока и доступна абсолютно везде, на любом этапе ежедневного следования. Запахи кофе, выпечки или пережаренной картошки - не редкость в переходах метро, музейных фойе, среди прилавков и вешалок здешних универмагов и даже в церковной крипте. Возвращаясь в гостиницу поздней ночью, сталкиваешься в лифте с портье с нагруженным бутербродами и чипсами подносом в руках, спешащего откликнуться на призыв постояльца, проголодавшегося за день барахтанья в этом весьма жадном до человеческой энергии гигантском улье.
Здесь, в этом городе, невольно обращаешь внимание не только на движущийся в обратном – против привычного – направлении поток машин у пешеходных переходов. Не только фасады зданий, витрины магазинов или исторические монументы привлекают внимание. Пустое пространство между ними интересует ничуть не меньше: тот самый воздух, что напряженно вибрирует над морем людских голов, в ущельях больших и маленьких улиц или над просторами площадей. Наверное, именно заполненное здешним воздухом пространство должно отвечать на вопрос – почему? Почему этот город не отпускает ни на минуту ваших мыслей и чувств, заставляя переживать себя снова и снова, как внезапно нахлынувшую любовь?
…Утром остается позади гостиница, расположенная в классическом квартале таунхаусов, где у каждой квартиры – свой вход, с крутой лестницей и белыми колоннами по бокам тяжелой, поблескивающей лаком двери. И вскоре здешний ветер уже остервенело треплет одежду и волосы на огромном мосту. Здесь – сердце этого города, сюда принято стремиться прежде всего. Бесконечный мощный поток людей движется к ломкой готической громаде в зыбких отблесках речной воды и к самым известным в мире часам. Красные даблдекеры в непрерывной лавине машин яркими пятнами выделяются на фоне серой ленты реки и опалового неба. Одинокий волынщик наигрывает какой-то мотив, и пронзительные звуки его волынки тут же развеивает ветер. На противоположном берегу – обманчиво-невесомая техногенная инсталляция: лениво вращающееся гигантское белоснежное колесо с прозрачными капсулами-аквариумами.
Жаркие часы осеннего полудня проводятся в компании книги и бутылки с водой на зеленом газоне в тени платанов центрального парка. Сидеть на земле не слишком удобно, но завоеванным местом приходится дорожить. В непосредственной близости расположились еще четверо таких же праздношатающихся, из которых один читает, один спит, а двое едят. Вокруг шумят чьи-то неугомонные дети, дергается под музыку из айфонов компания подростков, а несколько добросовестных отдыхающих терпеливо преследуют с фотоаппаратами в руках крупных серых белок и вальяжных гусей. Книга в руках совсем неплохо обеспечивает необходимым прайвиси, и от нее отрываешься только изредка, чтобы понаблюдать, какая борьба идет в этот солнечный день за освободившиеся места на парковых скамейках и платных шезлонгах!
Ранний вечер дарит службу в одном из известнейших соборов. Почти у самой лестницы его главного входа паркуются черные «роллс-ройсы» с флажками на капотах. Местные обладательницы элегантных шляпок и сумочек усаживаются на церковные стулья рядом с усталыми, забежавшими по случаю туристами в мятых джинсах, поспешно прячущими свои фотоаппараты от внимательных глаз распорядителей во фраках, с красными орденскими лентами, величаво раздающих программу музыкальных номеров. Безупречные в своей чистоте детские голоса, исполняющие религиозные гимны в перерывах проповеди, переливаются под мозаичным византийским куполом, и по окончании каждого куплета их повисающие в воздухе хрустальные отзвуки уносит неизменный общий вздох, с шелестом проносящийся над головами собравшихся.
Час пик в вечернем метро застает именно тогда, когда совершенно необходимо добраться на позднее театральное шоу. Сначала – отстоять очередь для входа в метро, затем – очередь к турникетам. Потом пробраться сквозь чащу человеческих тел в петляющих душных переходах, сталкиваясь, извиняясь, спотыкаясь о чемоданы и коляски, давясь от искреннего, хоть и немного нервного, смеха – потому что по радио неразборчиво обещают перекрыть самую необходимую ветку «трубы». Людей на поверхности у выхода оказывается еще больше, чем под землей. В сгустившейся вечерней темноте бьют по глазам переливы рекламы, и в освещенные двери театра удается ворваться за шесть минут до начала представления, на ходу, как передачу, ловя причитающиеся программку и бутылку шампанского от капельдинера, удивляясь контрастам вечернего гардероба здешней публики. Днем здесь ездят в метро и сидят в забегаловках в немыслимо элегантных костюмах и ходят по вечерам в театр в непритязательных спортивных брюках и летних футболках.
День заканчивается внезапно: хлопком гостиничной двери за спиной. По темному номеру с распахнутыми в ночь окнами гуляет ветер. На плещущихся испуганными крыльями белых занавесках – следы капель ночного дождя. Внизу, на мокром асфальте – отблески разноцветного неона, откуда-то сквозь неумолкающий смутный шум доносится вой полицейских сирен. Накачанный адреналином под завязку, город беспокойно ворочается, мучаясь неизлечимой бессонницей.
В пространство ночи хочется вглядываться не менее пристально, чем в пространство дня. Туда, где желтый свет фонарей смешивается с моросящим дождем, рассеивая стекающуюся из закоулков темноту. Но и пространство ночи не спешит дать ответа на вопрос: почему и в ночные часы с этим городом не хочется расставаться, боясь упустить что-то существенное, еще не виданное, мимолетное и неповторимое?
И я вновь покидаю этот город, так и не ответив себе на главный вопрос, на самом деле ответа не требующий. Покидаю, переполненная уверенностью грядущей новой встречи. Я вернусь, как уже возвращалась, чтобы вновь подышать его воздухом, побыть частью его толпы, ненадолго потеряться в нем и снова оставить его. Этим городом мне как никогда хочется не только восхищаться – им хочется беззастенчиво пользоваться. Жадно проживать каждую минуту своего пребывания в нем: в его знаменитых влажных туманах, серых дождях или изнуряющей жаре, среди всего, о чем читала и что видела во множестве фильмов, в напрасных поисках того, на что надеялась, неожиданно получая то, о чем не смела и мечтать.
И еще: странно, но от этих трех поездок у меня практически не осталось фотографий. Обычно я привожу по несколько сотен штук, а здесь с трудом набралась несчастная тройка десятков…
читать дальше…Сквозь окно такси, покончив с долгим паспортным контролем и покинув, наконец, аэропорт с известным всему миру названием, я снова смотрю на беспокойный город, раскинувшийся по берегам широкой мутной реки, пересеченной многочисленными мостами. На город, чьи тротуары вымощены серыми квадратными плитами, а улицы расходятся, как стыки неподдающейся решению головоломки. Эти улицы красивы и безобразны каждая по-своему: офисные центры из стекла и гранита уверенно расталкивают своими зеркальными поверхностями строгие здания георгианской эпохи, панельные многоэтажки прошлого столетия вклинились в традиционную викторианскую застройку, средневековые церкви застенчиво жмутся рядом с модерновыми отелями и торговыми центрами. Сквозь никогда не смолкающий шум движения – такой же непрерывный и неотступный, как ток крови в живом теле – иногда ударами возбужденного сердца прорывается далекий колокольный звон.
Если бы меня спросили о моем самом сильном желании, связанном с этим городом, то я бы сказала, что хочу найти слова, чтобы облечь в них свои впечатления. Но этот город слишком велик во всех смыслах, и слишком часто в отношении него хочется использовать определение «самый». Он беспредельно внимателен – и почти безжалостен к пребывающим в нем. В нем сразу чувствуешь себя, как дома – и никогда не перестаешь находиться в напряжении всех чувств. В нем получаешь незабываемые окрыляющие впечатления – и растрачиваешь все силы души и тела. Устаешь от него до полусмерти – и скучаешь до слез, даже не успев пройти регистрации своего обратного рейса… Он разрушает многие иллюзии о себе самом и создает на их месте новые – до новой встречи.
Как и все мегаполисы мира, этот город способен контролировать темп человеческой жизни по своему усмотрению: он по прихоти запирает людей в пробках на улицах и в туннелях переполненного метро. Как колоду карт, тасует вечные толпы на улицах и площадях, шутя заставляет менять рассчитанный маршрут, незаметно заводя в лабиринты незнакомых улиц. Не успеваешь оглянуться, как оказываешься где-то в стороне от тщательно продуманного пути, ощущая ломоту в ногах, которая только усиливается при мысли о том, как далеко теперь добираться до тихой гавани гостиничного номера. Длинные переходы местной подземки-«трубы» заканчиваются на гулких платформах. Двери чистеньких – без единого граффити – современных поездов аккуратно и почти беззвучно захлопываются за спиной. Ноутбуки и планшеты, мобильники или обыкновенные газеты возникают в руках у тех, кто успел устроиться на сидениях. Давки носят на редкость благопристойный характер: на условные и вполне комфортные двадцать сантиметров личного пространства соседа обычно стараются не покушаться.
В здешних кафе и пабах, а также МакДональдсах и Старбаксах обслуживают с достойной удивления быстротой и не без приятной приправы индивидуального внимания. Хочется верить, что это заслуга не только полагающихся обязательных чаевых. Продуктовые магазины приходится разыскивать более целенаправленно, с большим количеством усилий, чем обычно. Это и не удивительно: готовая еда поставляется с мощностью промышленного потока и доступна абсолютно везде, на любом этапе ежедневного следования. Запахи кофе, выпечки или пережаренной картошки - не редкость в переходах метро, музейных фойе, среди прилавков и вешалок здешних универмагов и даже в церковной крипте. Возвращаясь в гостиницу поздней ночью, сталкиваешься в лифте с портье с нагруженным бутербродами и чипсами подносом в руках, спешащего откликнуться на призыв постояльца, проголодавшегося за день барахтанья в этом весьма жадном до человеческой энергии гигантском улье.
Здесь, в этом городе, невольно обращаешь внимание не только на движущийся в обратном – против привычного – направлении поток машин у пешеходных переходов. Не только фасады зданий, витрины магазинов или исторические монументы привлекают внимание. Пустое пространство между ними интересует ничуть не меньше: тот самый воздух, что напряженно вибрирует над морем людских голов, в ущельях больших и маленьких улиц или над просторами площадей. Наверное, именно заполненное здешним воздухом пространство должно отвечать на вопрос – почему? Почему этот город не отпускает ни на минуту ваших мыслей и чувств, заставляя переживать себя снова и снова, как внезапно нахлынувшую любовь?
…Утром остается позади гостиница, расположенная в классическом квартале таунхаусов, где у каждой квартиры – свой вход, с крутой лестницей и белыми колоннами по бокам тяжелой, поблескивающей лаком двери. И вскоре здешний ветер уже остервенело треплет одежду и волосы на огромном мосту. Здесь – сердце этого города, сюда принято стремиться прежде всего. Бесконечный мощный поток людей движется к ломкой готической громаде в зыбких отблесках речной воды и к самым известным в мире часам. Красные даблдекеры в непрерывной лавине машин яркими пятнами выделяются на фоне серой ленты реки и опалового неба. Одинокий волынщик наигрывает какой-то мотив, и пронзительные звуки его волынки тут же развеивает ветер. На противоположном берегу – обманчиво-невесомая техногенная инсталляция: лениво вращающееся гигантское белоснежное колесо с прозрачными капсулами-аквариумами.
Жаркие часы осеннего полудня проводятся в компании книги и бутылки с водой на зеленом газоне в тени платанов центрального парка. Сидеть на земле не слишком удобно, но завоеванным местом приходится дорожить. В непосредственной близости расположились еще четверо таких же праздношатающихся, из которых один читает, один спит, а двое едят. Вокруг шумят чьи-то неугомонные дети, дергается под музыку из айфонов компания подростков, а несколько добросовестных отдыхающих терпеливо преследуют с фотоаппаратами в руках крупных серых белок и вальяжных гусей. Книга в руках совсем неплохо обеспечивает необходимым прайвиси, и от нее отрываешься только изредка, чтобы понаблюдать, какая борьба идет в этот солнечный день за освободившиеся места на парковых скамейках и платных шезлонгах!
Ранний вечер дарит службу в одном из известнейших соборов. Почти у самой лестницы его главного входа паркуются черные «роллс-ройсы» с флажками на капотах. Местные обладательницы элегантных шляпок и сумочек усаживаются на церковные стулья рядом с усталыми, забежавшими по случаю туристами в мятых джинсах, поспешно прячущими свои фотоаппараты от внимательных глаз распорядителей во фраках, с красными орденскими лентами, величаво раздающих программу музыкальных номеров. Безупречные в своей чистоте детские голоса, исполняющие религиозные гимны в перерывах проповеди, переливаются под мозаичным византийским куполом, и по окончании каждого куплета их повисающие в воздухе хрустальные отзвуки уносит неизменный общий вздох, с шелестом проносящийся над головами собравшихся.
Час пик в вечернем метро застает именно тогда, когда совершенно необходимо добраться на позднее театральное шоу. Сначала – отстоять очередь для входа в метро, затем – очередь к турникетам. Потом пробраться сквозь чащу человеческих тел в петляющих душных переходах, сталкиваясь, извиняясь, спотыкаясь о чемоданы и коляски, давясь от искреннего, хоть и немного нервного, смеха – потому что по радио неразборчиво обещают перекрыть самую необходимую ветку «трубы». Людей на поверхности у выхода оказывается еще больше, чем под землей. В сгустившейся вечерней темноте бьют по глазам переливы рекламы, и в освещенные двери театра удается ворваться за шесть минут до начала представления, на ходу, как передачу, ловя причитающиеся программку и бутылку шампанского от капельдинера, удивляясь контрастам вечернего гардероба здешней публики. Днем здесь ездят в метро и сидят в забегаловках в немыслимо элегантных костюмах и ходят по вечерам в театр в непритязательных спортивных брюках и летних футболках.
День заканчивается внезапно: хлопком гостиничной двери за спиной. По темному номеру с распахнутыми в ночь окнами гуляет ветер. На плещущихся испуганными крыльями белых занавесках – следы капель ночного дождя. Внизу, на мокром асфальте – отблески разноцветного неона, откуда-то сквозь неумолкающий смутный шум доносится вой полицейских сирен. Накачанный адреналином под завязку, город беспокойно ворочается, мучаясь неизлечимой бессонницей.
В пространство ночи хочется вглядываться не менее пристально, чем в пространство дня. Туда, где желтый свет фонарей смешивается с моросящим дождем, рассеивая стекающуюся из закоулков темноту. Но и пространство ночи не спешит дать ответа на вопрос: почему и в ночные часы с этим городом не хочется расставаться, боясь упустить что-то существенное, еще не виданное, мимолетное и неповторимое?
И я вновь покидаю этот город, так и не ответив себе на главный вопрос, на самом деле ответа не требующий. Покидаю, переполненная уверенностью грядущей новой встречи. Я вернусь, как уже возвращалась, чтобы вновь подышать его воздухом, побыть частью его толпы, ненадолго потеряться в нем и снова оставить его. Этим городом мне как никогда хочется не только восхищаться – им хочется беззастенчиво пользоваться. Жадно проживать каждую минуту своего пребывания в нем: в его знаменитых влажных туманах, серых дождях или изнуряющей жаре, среди всего, о чем читала и что видела во множестве фильмов, в напрасных поисках того, на что надеялась, неожиданно получая то, о чем не смела и мечтать.
@темы: "Как я провел лето"
-
-
27.05.2012 в 21:52А еще - восхищаюсь способностью фотографировать именно Город, а не себя на фоне каждого столба (я вот этим грешу частенько
-
-
28.05.2012 в 20:35такой теплый отзыв невероятно приятен!
В свободное от работы время безуспешно пыталась охватить все и сразу, как человек, наконец-то дорвавшийся до мечты.
То же самое! И я пыталась, и не получалось, поэтому и ездила аж целых три раза (последние два всего-то по паре деньков), уже на грани своих возможностей, а я ведь по два раза не возвращаюсь в те места, где уже побывала. А здесь... как-то хорошо я себя там чувствовала, хотя этот город и не самое уютное место в мире!
С фотографиями у меня как раз все просто: очень не люблю сама фотографироваться.)))
Желаю вам побывать там еще когда-нибудь, чтобы сложилось, если сами почувствуете такую потребность!
-
-
28.05.2012 в 22:38-
-
28.05.2012 в 23:29